— Слышу, они уже рядом! — радостно сообщил Дзан.

Горожане осмелились напасть на нас только, когда каталонцы под командованием Джейма Сакомана начали при свете факелов оттаскивать лодки, сваленные внутри города перед Морскими воротами, чтобы открыть эти ворота. Отряд из полусотни всадников прискакал от центра города. Их встретили болтами, стрелами и дротиками. Бой был коротким и беспощадным. Всего пяток всадников умудрились удрать. Когда рассвело и через открытые ворота в город зашел купец Мануил Каллиста, в одном из убитых всадников он опознал Иоанна Мусуроса, так называемого князя Зары. Его голову отрубили, насадили на копье и выставили на башне, чтобы и дальше присматривал за городом. Три дня он будет наблюдать, как наемники грабят, насилуют и убивают горожан. Два года назад зарцы проделали то же самое с жившими здесь венецианцами.

Я побывал на развалинах римского форума, посмотрел на четырнадцатиметровую колонну и остатки триумфальной арки Траяна. Видимо, где-то в этих местах римский император покорял даков. Помню, как с придыханием и сопереживанием смотрел об этой войне фильм «Даки». Меня поразило, что даки устраивали соревнование и приносили в жертву победителя, а проигравшие оставались живы. Поэтому римляне и уничтожили их всех.

Я вернулся в лагерь. Мою треть добычи принесут к шатру. Каталонцы проследят, чтобы это была именно треть, не меньше. Уверен, что вторая треть, которую надо будет отдать Венецианской республике, окажется вполовину меньше моей. Я не хотел смотреть, что творится сейчас в Заре. Меня уже трудно разжалобить. Вжился в роль человека Средневековья. Как утверждают монголы, в каждом из нас достаточно сил, чтобы перенести страдания ближнего. Жители города Зара сами выбрали свою судьбу. Вот пусть и расплачиваются за собственную глупость.

Через четыре дня с каталонцами рассчитались по-честному, погрузили на галеры вместе с награбленным ими имуществом, довольно объемным, и быстро отвезли в Коринф. «Афинский» урок усвоили все правители Средиземноморья и не только. Оставшихся в живых горожан заставили на центральной площади Зары поклясться на Библии, что больше не вздумают бунтовать, а потом выпроводили за пределы городских стен. В городе теперь будут жить только венецианцы и их союзники, в том числе купец Мануил Каллиста, а все остальные — в деревнях. Предполагаю, что через девять месяцев в окрестностях Зары появится много потомков славных каталонцев и гасмулов, а также кондотьеров. Первым делом детей научат ненавидеть родных отцов. Такова женская благодарность.

55

В Венецию мы вернулись героями. В том числе и кондотьеры, которые проявили себя только во время грабежа города. Особенно поразили дожа и его советников малые потери. Наверное, предполагали, что поляжет, как минимум, половина армии, и надеялись нанять новые отряды. Как и положено купцам, они недооценивали свою охрану в спокойные периоды и переоценивали в критические.

Меня и командиров кондот пригласили на пир, который закатил дож в своем дворце. Банкетный зал вместил около сотни человек, а мог раза в три больше. Я сидел на помосте через одного человека от дожа. Человеком этим был Бартоламео Градениго, дядя моей жены. В его доме она жила, потеряв родителей, которые погибли во время наводнения. Правда, жила не долго, чуть больше года. Дедушка быстренько вытолкал ее замуж за Альберто Паллавичини, маркграфа Бодоницы и Негропонта. Дядя служил советником дожа Джованни Соранцо. Было ему под пятьдесят. Краснощекое, гладко выбритое, круглое лицо, прищуренные глаза со смешинкой, которые словно подначивали подшутить, чувственный рот сластолюбца. Пухлые пальцы его постоянно что-то трогали, если не еду, или кубок с вином, или ложку, нож, вилку, то мяли темно-красную с золотыми полосами скатерть. Кстати, посуда и столовые приборы были серебряными, а вилки всего с двумя длинными зубцами, загнутыми самую малость.

— Быстро вы захватили город! — похвалил Бартоламео Градениго, после того, как отхлебнул их кубка ароматного белого вина и громко поплямкал губами, выражая восхищение то ли напитком, то ли победой.

Всё-таки склоняюсь, что он восхищался вином. Оно было очень хорошим. У ромеев мне такое не доводилось пробовать. Говорят, привезли откуда-то с юга Италии. Откуда — государственная тайна.

— Если бы нам не мешали, захватили бы еще быстрее, — сказал я.

— А кто вам мешал?! — искренне удивился дядя моей жены.

Я рассказал ему, с какими неприятностями столкнулся во время осады.

— Я разберусь, кто в этом виноват! — пообещал Бартоламео Градениго.

— Начни разбирательство вон с того, — показал я глазами на члена Совета десяти, обладателя презрительно искривленных губ.

— Тогда все ясно! — заявил мой родственник радостно, точно дело было в мелкой шалости. — Это Джованни Кверини. Его братья Марко и Пьетро участвовали в заговоре против моего отца. Да упокоит господь их грешные души! — перекрестившись, заявил он. — Сам Джованни отказался участвовать в заговоре и даже сообщил о нем, но слишком поздно. При предыдущем доже его бы и близко не подпустили к Совету десяти, но нынешний сбежал из-под Феррары вместе с Марко Кверини, после чего они стали друзьями.

— А почему Джованни Кверини решил нагадить мне?! — удивился я. — Я его братьев не убивал.

— Подтверждаю! — насмешливо произнес Бартоламео Градениго, словно разговор шел о чем-то несерьезном, а не о прямом вреде Венецианской республике. — Но ты теперь из нашей семьи, довольно большой и влиятельной, и, следовательно, враг его семьи. Надо было сразу предупредить тебя об этом змеином клубке. Зайди как-нибудь в гости, я расскажу, с кем еще надо быть настороже.

— Обязательно зайду, — пообещал я. — Тем более, что не хотелось бы остаться в долгу перед Джованни Кверини.

— Ты прямо настоящий венецианец — такой же мстительный! — произнес Бартоламео Градениго.

Поскольку после этой фразы он поплямкал губами, наверное, похвалил. Но возможно, я принимаю желаемое за действительное. Я пока не владею всем местным набором полутонов, намеков, недосказанностей, не требующих объяснения, который дает возможность правильно оценивать собеседника-венецианца. Полное погружение в их культуру еще не произошло и, скорее всего, никогда уже не произойдет. Для этого надо избавиться от большей части багажа, набранного мной в других культурах.

— Не отказался бы сделать ему ответную гадость, — признался я.

— Обязательно надо сделать! — поддержал Бартоламео Градениго. — Мы тебе поможем. Ты уже знаешь, что венецианцы, как свиньи, тронь одну, все сгрудятся вместе и бросятся на обидчика? — поинтересовался он.

— Теперь буду знать! — усмехнувшись, ответил я.

— Джованни Кверини был выбран на год, на второй срок остаться нельзя, — продолжил Бартоламео Градениго. — Постараемся подыскать ему какую-нибудь другую службу, не такую престижную и связанную с большим риском и меньшими доходами, чтобы прочие патриции поняли, что ты — наш, что на тебя нельзя нападать безнаказанно.

Тут у меня появилась интересная идея.

— А не могут его направить управляющим в какую-нибудь дальнюю факторию? — задал я вопрос.

— Вполне возможно, — ответил Бартоламео Градениго. — Если где-то потребуется, могут и его назначить. Отказаться он не имеет права. Разве что в монастырь уйдет.

— Собираюсь весной сплавать в Тану. Говорят, там очень дешевые меха, мед, воск, — сообщил я. — Вроде бы там пока нет венецианской фактории.

— Действительно нет! — весело произнес дядя моей жены, словно ему самому предложили занять теплое местечко. — И главное, никто не удивится, что одного из Кверини заслали так далеко.

— А возможность удивить играет какую-то роль при выборе кандидата? — поинтересовался я.

— Конечно, — подтвердил Бартоламео Градениго. — Нельзя в такую дыру назначить бывшего члена Совета десяти. Только, если за его семьей числятся большие грехи. За Кверини такие имеются. Мы поможем припомнить их. Пусть и отрабатывает эти грехи в глуши, где не сможет вредить нашей семье!